Роль священника Василия Тимофеева в жизни Степана Васильевича Смоленского

Степан Васильевич Смоленский (1848-1909) - крупная фигура в истории русского церковного пения. Он был директором Синодального хорового училища, профессором Московской консерватории, управляющим Придворной певческой капеллой и создателем Регентского училища в Петербурге. На формирование педагогических воззрений Смоленского оказали влияние А.С. Рачинский, Н.И. Ильминский, а также первый священник из кряшен отец Василий Тимофеев.

Смоленского и Тимофеева объединяло чувство искренней привязанности, преданности и любви к Николаю Ивановичу Ильминскому, который для обоих был как отец. Степан Васильевич неоднократно пишет, какое значение в его жизни имел его крестный, ближайший друг и родственник (Ильминский был женат на тете Смоленского). Степан Васильевич вспоминает, что поступил сначала на филологический, а затем на юридический факультет Казанского университета, посоветовавшись не только с отцом, но и с Ильминским. Из воспоминаний Смоленского: «Я очень обязан Николаю Ивановичу и всегда горячо любил его, как и он меня»; «Я свято чту память этого чудесного моего друга и учителя, много занимавшегося со мною и в школе, и в мои зрелые годы». Эта любовь Смоленского к Ильминскому и глубокое почтение к его памяти были известны и современникам. Так, старинный товарищ Степана Васильевича Н.А. Усольцев обращается к нему за помощью в миссионерском деле, заклиная его именем «великого дяди».

Отец Василий Тимофеев тоже считал Ильминского своим учителем и отцом. Его связывало с Николаем Ивановичем просвещение инородцев (приглашенный Ильминским в Казанскую духовную академию практикантом татарского языка, Василий Тимофеев в 1863 г. организовал школу для кряшенских детей, получившую известность как оплот инородческого просвещения).

В 1891 г. скончался Н.И. Ильминский. Для обоих его сотрудников это была наиболее тяжелая утрата в жизни: Смоленский, у которого к тому времени уже умерли родители, пишет, что впервые испытывает такое лишение, а о реакции отца Василия Тимофеева профессор П.В. Знаменский свидетельствует, что, хотя тот потерял жену и нескольких детей, но такого горя у него еще не было. Впечатляет описание Знаменским состояния протоиерея Василия на похоронах Николая Ивановича: «Как сейчас видим, каким убитым, беспомощным сиротой стоял он перед гробом своего духовного отца и благодетеля при отпевании его в домовой церкви учительской семинарии. <…> Тяжкое, безвыходное горе прорвалось одним неудержимым рыданием с беспрестанным повторением дорогого имени. <…> После кончины Николая Ивановича о. Василий долго ходил как потерянный, захаживал к близким знакомым покойного и сочувствовавшим его делу, вспоминал свою жизнь с ним, плакал, просил не оставлять его советами и поддержкой». Ослабление здоровья, болезнь и кончину отца Василия Знаменский связывает с потрясением после смерти Ильминского. Об этом же пишет и Смоленский, говоря, что отец Василий не мог жить долго без Ильминского. Кажется, в искреннем горе кряшенского священника племянник почившего увидел родственную душу; Смоленский, описывая последние дни просветителя инородцев, с трогательностью писал, что отец Василий - «сама любовь к Николаю Ивановичу, сама безграничная преданность» - заходил проведать больного чаще всех, по 2-3 раза в день, тихо плача у дверей кабинета своего наставника.

Слова, сказанные отцом Василием при прощании с Николаем Ивановичем, не только запечатлелись в памяти присутствующих, но и послужили для Смоленского, если так можно выразиться в данном контексте, источником вдохновения. Степан Васильевич писал, что к могиле его крестного, как к памятнику из стихотворения А.С. Пушкина, не зарастает «народная тропа» благодарных русских и инородцев: «Во время похорон перед крыльцом школы о. Василий Тимофеев сказал: «Здесь недавно был пустырь, росла крапива и репейник. Теперь сюда идет торная тропа, и здесь стоит храм веры и ученья. Ужели без тебя зарастет эта тропа? «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»

После смерти Ильминского его близкие не забывали о Василии Тимофееве. Екатерина Степановна, вдова Николая Ивановича, держала Степана Смоленского, своего племянника, в курсе состояния здоровья тяжело заболевшего отца Василия. Более того, она просила его походатайствовать перед К.П. Победоносцевым о материальной поддержке семье Тимофеевых, которым требовалось много денег на лечение отца.

Смоленский неоднократно пишет о том, как познакомился с Василием Тимофеевым. Так, в дневнике, повествуя о поездке в Казань в конце 1895 года, Степан Васильевич отмечает, что побывал в Центральной крещено-татарской школе и на могилах близких, в том числе, Николая Ивановича Ильминского и в том же декабре отошедшего ко Господу отца Василия Тимофеева. Тут же Смоленский мысленно переносится в 1860-е годы, когда произошла его первая встреча с отцом Василием: «Живо припоминаю село Тавели и дер. Никифоровку, куда я ездил вместе с Ник. Ив. и Екат. Степановной в 1861 году и где зародилась жизнь зерна религиозно-воспитательного просвещения татар. Василий Тимофеевич, тогда еще сельский плотник, поразил меня, ребенка, своей душевной чистотой. Потом мы сдружились и не расходились. Незлобивость и простота о. Василия были изумительны».

В статье «В защиту просвещения восточно-русских инородцев по системе Ник. Ив. Ильминского», написанной в 1905 г. Смоленским, обеспокоенным тем, что система Ильминского стала подвергаться критике, автор немало строк посвящает священнику Василию Тимофееву: «Судьба привела меня очень близко к этому истинно поэтическому эпизоду в истории русского просвещения. Ильминский взял меня с собою в с. Тавели, и я сам видел призвание Василия Тимофеева на совместный подвиг. На моих глазах полюбили друг друга блестяще образованный профессор и полуграмотный крестьянин».

Наиболее подробное описание этой встречи находим в мемуарах Смоленского, начатых им в 1902 году, в которых он со всеми подробностями вспоминает, как в 1863 г. Ильминский с супругой взяли его, тогда еще подростка, в поездку по Поволжью; Смоленский тщательно фиксирует маршрут: по Каме до станции Соколки - г. Мамадыш - с. Тавели и, наконец, д. Никифоровка, где они встретились с отцом Василием: «Мне казалось странным, что мы приехали в какую-то деревню, нашли какого-то плотника Василия, которого так любовно целовал Николай Иванович…»

Смоленский, говоря об отце Василии, переходит на возвышенный тон, в статье он становится еще патетичнее - автору было важно доказать, рисуя образ инородческого священника и учителя, всему российскому обществу и самому императору (Николай II вскоре после выхода в свет книги ознакомился с ней) правильность системы Ильминского.

В то лето в Никифоровке, как позже понял Смоленский, ему довелось стать свидетелем «первых лучей христианского света для крещеных татар, а за ними и всех, главным же образом поволжских, инородцев», что тогда «зародилась жизнь зерна религиозно-воспитательного просвещения татар». Этот эпизод, который Смоленский называет «истинно поэтическим в истории русского просвещения», осмысливался им как отправная точка христианского просвещения малых народов Поволжья: встреча профессора и плотника-самоучки позволила им объединить свои таланты на пользу просвещения. Н.И. Ильминскому принадлежат уже ставшие известными слова: «И все-то мы в сложности составляем одного порядочного человека, точь-в-точь как хромец и слепец в старинном русском апологе. Я - лингвист и переводчик, имеющий постоянную нужду в Тимофееве, как живописец в натурщике». Смоленский понимал, что талант, ум и образование одного вкупе со способностями другого и дали тот результат, благодаря которым и стало возможно существование «системы Ильминского». К счастью, пишет Смоленский, у Василия Тимофеевича, в котором Ильминский сразу разглядел посланного судьбой помощника, обнаружился учительский талант, который Тимофеев употребил не только в открытой им совместно с Ильминским крещено-татарской школе, но и в его поездках по Поволжью, где с помощью сделанных переводов занимался просвещением соплеменников на их родном языке. Эта встреча в Никифоровке имела последствия не только в деле просвещения малых народов, косвенно она повлияла и на судьбу Смоленского, который тоже посвятил долгие годы своей жизни «инородческому вопросу».

В 1883 г., будучи уже преподавателем Казанской инородческой учительской семинарии, Смоленский писал Ильминскому в докладной записке по вопросу издания партитур на языках малых народов, что испытывает искреннюю любовь к церковному пению и делу инородческого просвещения, которое он называет «самым дорогим, отрадным, святым» и сочтет за великую честь внести в него и свой вклад. Смоленский наиболее ярким эпизодом, перевернувшим его сознание в сторону просвещения инородцев, называет первое богослужение на татарском языке, совершенное отцом Макарием (Невским). Служба состоялось во многом благодаря переводческим трудам Ильминского и Тимофеева, который продолжил дело отца Макария после отъезда последнего на Алтай (в 1869 г. Тимофеев был рукоположен в дьяконы, а вскоре и в священники).

Смоленский не забывал дела просветительства инородцев в течение всей своей жизни. В «петербургский» период он чаще возвращается к проблеме просвещения инородцев. В 1905 г. пишет знаменитую книгу «В защиту просвещения восточно-русских инородцев по системе Ник. Ив. Ильминского», участвует в заседаниях особого совещания по вопросам образования восточных инородцев.

Основная деятельность Смоленского, касающаяся просвещения малых народов, относится к казанскому периоду (до 1889 г.). Еще в 1860-х гг. Ильминский привлек своего склонного к музыке крестника к делу адаптации церковных напевов к переведенным им с отцом Василием богослужебным текстам. В 1872 г. он был приглашен Ильминским в качестве преподавателя в Казанскую инородческую учительскую семинарию. Смоленский, совместно с выпускниками Центральной крещено-татарской школы и ее «филиалов» переложил песнопения всенощного бдения и литургии, некоторые молитвы («составил партитуры») на татарский, чувашский и марийский языки - «исходным центром этой работы» был его «Курс хорового пения», составленный для преподавания в Казанской учительской семинарии.

На взгляд Смоленского, церковное пение должно было стать мостиком от русских к инородцам - играть объединяющую роль. Подчеркивал, что церковное пение для разных народов должно основываться на местных напевах, привычных православным русским: оно не будет восприниматься как чужое русскими, в богослужении, совершаемом наполовину по-церковнославянски, наполовину по-татарски, все будет гармонично. В результате, в программе начальных инородческих школ стали уделять большое внимание пению. В младшем отделении пелись молитвы, избранные места из Литургии, Всенощного Бдения, молебна и панихиды на татарском языке, в старшем предполагалось знать их уже полностью как на инородческом, так и на церковнославянском.

В составлении партитур на татарском языке принимали активное участие ученики Тимофеева - Ефрем Макаров (Япрей, с которым он в 1868 г. совершал поездку по Поволжью, описанную в «Дневнике») и Филипп Емельянов. Смоленский рекомендует их Ильминскому как талантливых и знающих людей, незаменимых работников, отличных знатоков церковного пения, способных внести в партитуры единство, а главное, искренне любящих церковное пение и имеющих желание распространить его между соплеменниками. Смоленский предлагает их и в качестве корректоров при издании партитур. Так, главными помощниками Смоленского в самом важном его деле в «казанский» период стали воспитанники того же отца Василия.

Смоленский вспоминает, что хор Учительской семинарии под его руководством, которым восторгалась вся Казань, «пасовал» перед кряшенским. Он пришел к выводу, что исполнение его певцов было безупречным в художественном плане, но ему не хватало искренности, чувства. «В их пении я слышал веры и молитву, а у себя добился только дисциплины…» - признается С.В. Смоленский. Опять же в детей вложил веру их учитель, отец Василий, до знакомства с которым они нередко ничего не знали о Христе.

Смоленский считал хоровое церковное пение одним из главных предметов в школе. Вероятно, что он укрепился в этом мнении, услышав исполненное веры пение воспитанников отца Василия. Возможно, негативный взгляд Смоленского на «иностранщину», как он называл влияние немецкой и итальянской музыки на церковное пение (например, придворный распев), был вызван тем, что на глубину религиозного чувства влияют не сложные музыкальные приемы, а искренность и простота. «Скверно певшие в хоровом смысле татарчата уничтожали мои художества итальянского пошиба», - признавался С.В. Смоленский. Таким образом, отец Василий Тимофеев через пение своих учеников косвенно повлиял на формирование взглядов на церковное пение знаменитого музыкального историка.

В 1905 г. Смоленский, рассуждая о возможности применения системы Ильминского к мусульманам, попытался в общих чертах нарисовать портрет идеального учителя инородческих школ, примером которых, по его словам, служат те «десятки и сотни людей, которыми я сам от всей души, восторженно любовался, совершенно смиряясь перед их душевною красотою и беззаветным трудом». Тимофеев принадлежал к числу тех простых людей, не получивших систематического образования, о которых пишет Смоленский. В разных местах Смоленский характеризует отца Василия Тимофеева так: «совершенный безсребренник», «истинный друг людей и учения», выносливый работник, необыкновенный человек с душевной чистотой, простым трезвым умом, способным разобрать грязь и чистоту, ложь и правду, со снисходительным вниманием к окружающему. «Кротость о. Василия стала еще больше, и его труд уже вырастает из подвига в возвышенное, неустанное подвижничество. Он весь - любовь к ближнему», - восхищенно отзывается о нем Смоленский. При этом отец Василий, которого Смоленский называет «редким способным учителем», обладал свободой и имел в лице Ильминского мудрого руководителя. Смоленский подчеркивает, что отец Василий вырос в педагога сам, неоднократно называет его крупным, драгоценным самородком, который вместе с Ильминским сумел подготовить прекрасных учителей, которые, выпускались из школы кроткими, благожелательными, совестливыми, строгими к самим себе, а главное, как и их учитель, преданными России. Смоленский высоко оценивал авторитет отца Василия как учителя и признавал его педагогические успехи.

Примечательно, что самого Смоленского его ученики, например, выпускники Синодального певческого училища, очень уважали и прибегали к нему за советами. В фонде Смоленского есть много писем, адресованных ему от учеников. Вот несколько цитат Дмитрия Тихомирова, датированных 1901 г.: «Вы у нас единственное прибежище за разъяснением трудных вопросов в жизни, Вы у нас опора, надежда, ходатай и заступник»; «Мы гордимся, дорогой Степан Васильевич, называя себя вашими учениками, гордимся всеми вашими деяниями». Один из первых биографов Смоленского - Н.Ф. Финдейзен, писал, что мировоззрение Степана Васильевича складывалось под воздействием среды родительского дома, а позже - интеллигентных учителей и друзей, которые научили его любви: к людям, знанию и труду. Сам Смоленский писал, что вся его молодость протекла в кругу честных, правдивых, служивших свету и родине, людей. Мы полагаем, что к этому кругу с полным на то правом можно приписать и отца Василия Тимофеева, которого Смоленский близко знал в течение тридцати лет. Очевидно, что столь долгие взаимоотношения не могли пройти бесследно, поэтому можно предположить: в том, что Смоленский вырос в настоящего педагога, была толика заслуги и его идеала инородческого учителя, о котором в порыве вдохновения Степан Васильевич восклицает: «У меня нет слов, чтобы достойно выразить меру моей любви и уважения к о. Василию Тимофееву!»