Особенности празднования Нардугана в селе Субаш

Из рассказа Рамазановой (Платоновой) Веры Николаевны (художественный перевод Евгении и Анатолия Степановых)

Испокон веков, начиная с Рождества Христова и до Крещенского освящения воды (с 7 по 18 января), вся деревня отмечала традиционный национальный праздник «Нардуган» («Рождение солнца»). То же самое, что и святки, с гаданиями и колядками.

Из бабушкиных сундуков доставались кряшенские домотканые платья с воланами, преимущественно в красно-синюю клетку, холщевые передники с орнаментированной вышивкой (алъяпкыч), разные старинные головные уборы: волосники (мэлэнчек), сюрэкэ (головное покрывало), шейные и нагрудные украшения (тамакса, изю) и другие, богато отделанные монетами, расшитые серебристыми и золотыми узорами и окантованные шелковой тесьмой и бахромой. Глаз невозможно было оторвать от такой красоты! И девушки, и девчонки, конечно же, кидались, с разрешения бабушек и мам, примерять и подбирать наряды на праздник. Но особо дорогие убранства выносить из дома не разрешалось, только платья и передники, что попроще, остальное же бережно укладывалось обратно в сундуки.

В эти выходные из города и соседних деревень наезжала родня с друзьями, и вечерами все субашские улицы заполнялись народом.

Самый разгар праздника приходился на Рождество и Старый Новый год. В ночь с 13-го на 14-е девушки собирались в одном из домов и, окружив себя свечами, выключали свет, и в отражение зеркала начинали выгадывать будущее и своих суженных. Обязательно возле них крутилось и несколько деревенских парней. Они тоже, но больше для смеха, вместе с девчонками кидали за ворота валенок и коромысло, или обнимали забор, загадывая, например, сколько окажется в объятиях штакетин, столько лет еще ходить в холостяках.

А на следующий день, 14 января, по старинному обычаю, парни обряжались в национальные кряшенские платья и передники. Девушки мазали им губы и румянили щеки красной губной помадой, черной тушью красили ресницы и подводили брови, а на головы повязывали яркие цветастые платки. Затем в таком виде отправляли их на ключ, где те наполняли ведра чистой студеной водой, цепляли их на красивые расписные коромысла, и с шутками-прибаутками и веселыми кряшенскими песнями под гармонь, разносили ее за угощение одиноким старушкам, родственникам и своим девушкам. При этом не забывали плескаться и дурачиться.

В сельский клуб в это время никто не ходил, и он стоял закрытым. Вместо этого устраивались посиделки сразу в 10-15-ти избах, в основном в тех, где были девицы на выданье. К ним в дом подтягивались их подруги и женихи. Они играли в разные игры, а некоторые девушки, тихо напевая, занимались вязанием или вышивкой, хвалились друг перед другом мастерством. Но это происходило обычно недолго, потому что на пороге вскоре появлялась шумная и пестрая группа нардуганщиков, которую нужно было встретить и проводить, но тут же за ней следом шла другая, третья, а иногда и несколько разом.

Нардуганчылар (нардуганщики) – ряженые в костюмы, были главными творцами маскарада. Суть состояла в том, что нарядиться нужно было так, чтобы тебя никто не смог узнать. И ребят поголовно охватывал азарт этой забавной игры. Парни натягивали поверх толстых вязаных свитеров широкие кряшенские платья, накидывали на голову большой платок, полностью закрывая лицо, и сверху нахлобучивали шапку, или наматывали шаль. Так что окружающим разглядеть, кто перед ними, было невозможно, они же через платочную ткань прекрасно видели всех и все, и то, что у них внизу под ногами, тоже. Кроме того, идя по улице, платок можно было всегда приподнять и тут же опустить, если вдруг кто-то встретится на пути.

Девушки тоже не отставали от парней. Большинство из них также поверх теплых кофт и свитеров надевали национальные платья. Так как праздник проходил ежегодно, многие уже знали наизусть, кому они принадлежат, поэтому часто девчата обменивались ими с подругами. Чтобы не распознали по сапожкам, обувались в валенки. А на руки надевали варежки домашней вязки больше своего размера. Некоторые придумывали, что и поинтереснее, выворачивали, например, наизнанку шубу или переодевались в мужскую одежду, всячески старались изменить фигуру. И все непременно, как и парни, прятали лицо, накидывая на него платок, дергать за который или заглядывать под него кому-то правилами не разрешалось. Сверху на голову, чтобы не замерзнуть, опять же надевалась шапка-ушанка или повязывался шерстяной полушалок.

От таких переодеваний, иногда совершенно было невозможно распознать, где тут девушка, а где молодой человек. Из-за этого не раз кто-нибудь из парней попадал впросак. Обознавшись, примет он ряженного за девушку, и давай обнимать его и приоткрывать платок. Тут то ему иногда и прилетал хороший тумак.

Все деревенские гармонисты-баянисты были в тот день разобраны по избам с посиделками. И как только в дверях появлялась очередная группа нардуганщиков, они брали в руки свои инструменты и, растягивая меха, закатывали плясовую. Там же, где гармониста не оказывалось, ряженые выходили на сольный танец, либо под пластинку на старом патефоне, либо просто под девичье «иле-иле, ля, ля, ля». Это было неважно, потому что никак не влияло на всеобщее веселье. Главное, каждый нардуганщик, отплясывая, то уморительно пытался изменить свою обычную манеру танца, то начинал кому-то подражать, в общем, старался изо всех сил, чтобы остаться неузнанным. А встречающие, сидя за столом и на лавках, разгадывая, кто же перед ними, провоцировали его, выкрикивая что-то подобное: «Уж не ты ли это, Праскый? Да, это же точно ты, Микуш!»

Но нардуганщик молчал, даже если его разоблачали. Зато тот, кого так и не распознали, был очень рад.

Разгоряченные пляской, ряженые выбегали на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха, и, если поблизости никого не оказывалось, приоткрывали лица. Но тут надо было быть начеку. Потому что за каждым углом нередко прятались вездесущие мальчишки-подростки, которые только и ждали такого удобного момента, чтобы потом доложить сестре или родственнице, кто же скрывался под тем или иным костюмом. Ряженые, завидев пострелят, отгоняли их снежками, а, если удавалось догнать, хохочущих и визжащих, купали в снегу.

Часть девушек и ребят, посидев недолго в зрителях, переодевались в заранее приготовленные костюмы, прятали за платками лица, и сами отправлялись в другие избы с посиделками, чтобы там пуститься в пляс «Угадай-ка!». А некоторые нардуганщики, наоборот, снимали свои костюмы и на некоторое время становились зрителями. И так по нескольку раз за вечер! И у соседей и в надворных постройках, за печками, шкафами и занавесками, все время кто-то раздевался, одевался, переодевался и обменивался костюмами.

Праздничная атмосфера захватывала не только молодежь, но и людей постарше, лет 40-45-ти. Лица те не прятали, а раскрашивали их тушью и яркой помадой, или вымазывали сажей. Наряжались в костюмы медведей, врачей, цыганок или вообще непонятно кого и, заходя в дома, устраивали смешные представления.

Отовсюду лилась музыка и раздавался заразительный смех. Вся деревня веселилась и плясала.

Ну, и как же мы, подростки, могли оставаться в стороне от всего этого? Конечно, никак! Поэтому после уроков, я и Валя, быстренько выполняли все домашние задания, и тайком от родителей, пулей вылетали на улицу, где нас уже поджидали подружки.

Но тут была одна проблема. Все самое интересное в деревне разгоралось обычно часам к девяти-одиннадцати, а нам в это время на улице находиться не разрешалось. Учителя, заботясь о нашей успеваемости, которая в эти дни начинала резко падать, потому что мы на уроки приходили не высыпавшимися и запускали учебу, поочередно устраивали ночные рейды, и всех, гуляющих в неположенные часы, учеников, отправляли по домам.

Какое-то время мы с подружками ухитрялись не попадаться им на глаза. В доме с посиделками, если туда вдруг заглядывали учителя, мы мгновенно прятались за печкой, прикрытой занавесками, а на улицах заблаговременно удирали или скрывались за сугробами.

Но однажды мы все-таки попались! В тот вечер мы с подружками шли по улице и так возбужденно делились впечатлениями от праздника, что не сразу заметили, как к нам навстречу приближается ночной патруль: Виссарион Александрович с женой Пелагеей Даниловной, а с ними мой любимый учитель –Петр Александрович Александров.

От неожиданности мы так и застыли на месте. Только наша спортсменка Валя, самая младшая из нас, не растерялась, в секунду скок-скок по сугробу и прыг через забор кому-то во двор, и нет ее.

А мы с подругами стоим, только носами шмыгаем да хлопаем белыми от инея ресницами.

А на следующий день, с опущенными головами и красные от стыда, мы стояли на линейке, уже перед всей школой, и выслушивали от наших учителей нравоучения. Вдобавок, классный руководитель за поведение поставил нам в дневниках обидный «неуд». А вечером меня, как старшую из сестер, воспитывал еще и папа. Зато Валентине, которая вместе с нами забавлялась на праздничных гуляньях, не досталось ни одного замечания.

Страница из книги «Тюлячи_Субаш –родные истоки» (Часть 1. Деревня учителей, раздел «Платоновы»)