Демэк второй: Повозка дров

В трудные послевоенные годы Василий как мог помогал своим односельчанам и вовсе не своей председательской должностью, был прост в общении, и за это в деревне его уважали. Он был очень дружен с председателем сельсовета. То, что говорил один председатель, было законом для другого, и наоборот. Даже если распоряжение одного из них было ошибочным, они никогда не обсуждали его прилюдно, то есть не роняли честь друг друга.

В те годы колхозникам особенно трудно было заготовить дрова на зиму. К тем, кто рубил лес без разрешения стрелока (то есть лесничего), применялись жесткие санкции.

И все же у жителей нашего Аналыка была удобная «лазейка» в труднодоступном дровяном вопросе. Дело в том, что на самом краю колхозных угодий, в местечке под названием Колмаксары («Колмак по татарски «хмель», местечко славилось зарослями хмеля), где густо разросся молодой дубняк, не входивший в государственный лесной фонд, то есть хозяином этих дубрав был колхоз, а не государственное лесничество, не суровые стрелоки.

И колхоз, и сельсовет заготавливали для своих нужд «колмаксарское» топливо, используя в основном ветки, искривленные, больные деревья и сухостой. Иногда, изредка и жителям села милостиво разрешалось собрать не более одной телеги сухостоя. Естественно, для этого нужно получить разрешение одного из председателей - колхоза или сельсовета. В то время в молодой колхозной бюрократии еще не привилась мода на разные накладные и прочие разрешительные бумажки. Достаточно было устного разрешения, чтобы оно стало законом, ибо никто в селе даже в мыслях не допускал возможности каким-то образом нарушить или хотя бы подвергнуть сомнению священное председательское слово. Именно эта вера однажды обернулась для председателей казусом... Однако все по порядку.

В каком-то, не помню, году заготовленных мной дров для зимы почему- то не хватило. В один из последних дней весны жена истопила в печи последнюю охапку дров. В домашнем хозяйстве, надо сказать, было много живности, как то: мы с женой, четверо детей, корова, овцы, гуси, куры, и все хотели есть-пить, для всех нужно было что-то варить и для приготовления даже простейшей похлебки нужно прежде всего вскипятить воду. То есть затопить печи в доме и бане, чтобы обеспечить едой домашнюю скотину и ее хозяев. М-м-да, непростая эта задача, учитывая резко отрицательное дровяное сальдо в нашей отдельно взятой экономике. Оголодавшая коровенка с жалобным мычанием трется слюнявой мордой о дверь избы, в доме галдят прожорливые дети, но самое неприятное и удручающее – это наждачные причитания жены: дескать, у всех мужья как мужья, дрова заготавливают на две зимы вперед, а «мой оболтус и ротозей» (то есть, как вы уже проницательно догадались) не смог наскрести веток, даже до весны. Стыд и срам! Туши свет! В попытках самооправдания мне пришлось вспомнить золотое правило: нападение – лучшее средство защиты. То есть я стал попрекать жену, что она весьма расточительно, по-барски палила день и ночь дрова, заготовленные мной, между прочим, в поте лица и в предостаточном количестве, во всяком случае, ничуть не меньше, чем у других. Но что толку в словесной перепалке: разве от этого появятся дрова? Нужно что-то предпринимать, и к тому же срочно. То есть немедленно идти к Василию и просить у него разрешения на рубку колмаксарского лесоматериала, а заодно и лошадь с телегой выклянчить. Сказано – сделано. Однако Василий огорчил меня. «Джагур, – сказал он. - Потерпи хотя бы месяц. В колхозе работы выше крыши, не успеваем справляться, сам знаешь, весенняя страда идет, когда один день год кормит». Я понимаю, что Василию не дров жалко, а лошадь, которой я могу воспользоваться лишь поздно вечером. После ночной работы лошадь никуда не годится, как минимум, в течение дня. Кроме того, мне стыдно было признаться Василию, что моем дровянике не осталось ни одного полена. Василий может запросто обвинить меня в лени и бесхозяйственности, а я уже и так по горло сыт упреками жены. В общем, ушел я от председателя не солоно хлебавши, но задумав смелую, хотя и небезопасную, операцию. В тот же день, отправляясь на полевые работы, я захватил с собой топор. Вечером, отстав от возвращающихся домой колхозников, я поспешил в Колмаксарскую дубраву и с помощью топора и страха быстро нарубил такую кучу дров, которую не зазорно взвалить на телегу любой вместительности. Домой я пришел лишь под утро, уставший, но довольный, и даже не отдохнув как следует, поспешил в правление, чтобы упросить бригадира поставить меня сегодня на работы в Колмаксаровском стане. Бригадир – человек свой, не отказал. Таким образом, я направился в «ставку» бригады, запряг лощадь и, прежде всего, отвел ее к себе домой, чтобы вволю накормить вкусными картофельными очистками и остатками супа. Вечером, после работы я должен придумать какую-нибудь хитрость, чтобы вместе с лошадью отстать от других и вывезти из леса заготовленные дрова. То есть я готовился совершить не менее и не более, чем две кражи: дров и лошади. Словом расхититель леса «Шакур-карак»[1] в одном лице. Была не была!

Во время работы я тайком от других старался дать лошади отдых, под­кармливал ее свежей зеленью.

Наконец, объявили о конце рабочего дня, и тут я приступил к исполнению своего преступного замысла: сильно ослабил узел хомута, хотя сделать это было нелегко (казалось, кто-то затянул этот узел навечно), в результате чего моя лошадь быстро «распряглась». Я притворно сокрушился и сказал товарищам, что надо заново запрягать лошадь, так что пусть меня не ждут, а идут домой, а я доставлю лошадь в конюшню минут через сорок. Колхозники так и сделали, пересев с моей телеги на другие подводы. Как только они скрылись из виду, я крепко затянул хомутный узел и поспешил в лес за дровами. Пришлось напрячь все силы, чтобы управиться засветло. Закрепив свой воз арканами, я поехал домой. И надо же было случиться такому несчастливому совпадению, вернее, невезению: не проехал я по большаку и километра, как увидел мчащийся навстречу тарантас председателя Василия, решившего проверить состояние дел на колмаксаровском участке трудового фронта. Увидев меня, он сразу, что называется, закусил удила:

– Я что тебе сказал, гражданин Кузьмин? Я велел тебе прийти хотя бы через месяц! А ты, не получив разрешения, осмелился на кражу леса!..

Признаться я порядком струхнул, особенно когда он назвал меня не Джагуром, как обычно, а «гражданином Кузьминым». Тоже мне гражданин... Председатель чертов... Не чужой ведь человек, родственник, как ни как, муженек моей сестренки. Однако сильно он, видимо, осерчал на мою особу. И тут вдруг меня осенило.

– Почему без разрешения? Разве можно без спросу? – солгал с самым невинным видом и даже глазом не моргнул.

Василий слегка растерялся. Он же прекрасно помнил, что еще день назад он отклонил мою просьбу.

– Как так? Не пойму... и кто же разрешил? – он немного смягчился.

– Как кто? Председатель сельсовета! - я продолжал беззастенчиво врать. Я сказал ему, что у меня не осталось ни одного полена, вот он и разрешил нарубить дров.

После этих слов лицо Василия посветлело, грозные морщины разглади­лись, и председатель пустил своего жеребца, крикнув на ходу:

– Гляди у меня, не загони лошадь!

– Не беспокойся, я накормил ее картофельными очистками, товарищ председатель! – почтительно прокричал я вслед своему сиятельному родственнику.

По дороге домой страх все более охватывал мою запустившуюся душу: а если Василий спросит председателя сельсовета обо мне, и обман раскроется? Что тогда они со мной сделают? Однако отступать было уже поздно, тем более что для меня важнее обеспечить домочадцев топливом, нежели искать ответ на извечный вопрос: «Кто виноват и что делать?». Даже если мой обман завтра раскроется, не будут же они отнимать у меня несчастный возок дров! Ну, а я, как водится, покаюсь, поплачусь... как говорится, склоненную голову меч не рубит.

С такими вот не очень радостными мыслями приближался я к деревне. Уже стемнело, луна не показывалась из-за туч, что, как известно, на руку любому вору. Тайком я пробирался по селу. Вот уже показался наш переулок, еще немного, и...

– Кузьмин! А ну, погоди! - послышался сзади хриплый голос председателя сельсовета.

Пропала моя бедная головушка! Ослабевшими от страха руками я натянул поводья.

– Кто разрешил тебе лес вывезти? – строго пытал меня председатель.

«Эх, однова живем!» – пронеслось у меня в голове, и я обреченно брякнул:

– Председатель колхоза разрешил!

Глава сельсовета задумался, лица его не было видно в темноте, и я не мог определить выражение его глаз. Наконец, минуты через две он сказал также хрипло, но уже мягче:

– А-а-а... тогда лады, ступай домой.

И пошел своей дорогой...

Я же говорил, что оба председателя чрезвычайно уважали друг друга, доверяли друг другу, и между прочим, испытывали такое же чувство ко мне. Зная, что я ни разу за свою жизнь не солгал, не обманул. Надо ли после этого говорить, что никто из председателей и не думал сомневаться в подлинности моих слов, и тем более спрашивать друг друга о том, правда ли его коллега дал разрешение Джагуру на вывозку леса. Ведь они свято доверяли друг другу...

Таким образом, мне удалось обратить авторитет обоих председателей в свою пользу, став обладателем целого воза дров и восстановив перед до­мочадцами собственный, слегка шатнувшийся авторитет.

Когда спустя много лет рассказал им эту историю, оба они долго и с удовольствием смеялись.