Туганайлар 18+
2024 - Гаилә елы
Литературные произведения

Демэк третий: Пожар загорелся

Третья часть дэмека

Пожары во все времена приносили человеку неисчислимые беды и страдания, что на селе, что в городе.

Но подлинной трагедией становились пожары в деревнях. Несчастные погорельцы, если и оставались в живых, то в подавляющем большинстве не могли самостоятельно встать на ноги, то есть заново обзавестись домом, хозяйством, скотиной, и в одночасье становились нищими. Правда, раньше в деревнях был обычай помогать погорельцам «миром», при этом большинство крестьян жили крайне бедно, и мало чем могли помочь несчастным. Старая одежда, хлеб с картошкой, собранная денежная мелочь не могли спасти семью погорельца, особенно многочисленную. В первую очередь вставал вопрос жилья. Пятистенных изб в то время было мало, большинство крестьян жило в однокомнатных домиках, где им и самим было тесно, ибо приходилось жить в две, три, а то и четыре семьи. Было счастьем, если у каких-нибудь родственников погорельца был в доме хотя бы небольшой уголок, клочок жилой площади. Но и такого «клочка», как правило, не находилось.

Летом можно и в шалаше жить, что-нибудь предпринять в ожидании осени. Но если беда пришла весной, осенью или зимой, погорельцам при­ходилось очень туго. Они пытались выжить, приспосабливая к жилью чей- нибудь скотный сарай или баньку. Но, кроме жилищного вопроса, не менее остро стоял вопрос питания. Как и чем прокормить пять, шесть, а то и десять оставшихся практически на улице детей? Вопрос питания превращался в трагедию. Дети постарше вынуждены были ходить по соседним деревням и просить подаяние и, если им повезет, приносить толику собранного «домой», в семью. Мерзлая картошка для них была лакомством. Некоторые из таких «странствующих» детей пропадали, особенно во время свирепых буранов, а по весне их тела находили в поле, оврагах или перелесках. Дети помладше, еще не умевшие ходить или только-только ступившие на ноги, тяжело заболевали в своих свинарниках и банях, пухли с голоду и поочередно умирали, а если и выживали, то приобретали хронические, неизлечимые болезни, что было немногим лучше смерти (да и лучше ли?). Таким образом разрушались, распадались многочисленные семьи погорельцев, вымирали их, нередко древние и славные, роды.

Словом, пожары в деревнях приравнивались к трагедиям типа эпидемии, войны или мора. Поэтому, если выяснилось, что пожар произошел от намеренного поджога, совершенного каким-то недоброжелателем, завистником или мстителем, то виновника поджога вычисляли мгновенно и устраивали над ним безжалостный «самосуд». Если злодея успевали «вычислять» еще во время пожара (бывало такое), то недолго думая хватали его за руки и за ноги и бросали в самое пекло учиненного им пламени, не считаясь ни с общественным положением, ни с социальным статусом поджигателя. Впечатление от жестокого самосуда было настолько сильным, что дальнейшие поджоги в деревнях становились редкостью.

Раньше пожары случались чаще. От свечей, светильника, горящей лучины, при помощи которых освещались дома или осматривались чуланы, сени, хозяйственные постройки, скотные дворы. Достаточно было малейшей искорки, чтобы пересохшая за лето соломенная крыша вспыхнула фейерверком. Пожары могли произойти и от небрежности взрослых, и от шалости детей, которых во время летних или осенних полевых работ оставляли дома одних. Да мало ли от чего мог произойти пожар. Это сейчас в деревенских домах крыши из шифера, электропроводки в надежной изоляции, холодильник, телевизор – живи не хочу! Но даже в условиях современных мер противопожарной безопасности пожары продолжают полыхать. Недавно, например, мой ровесник с соседней улицы чуть не сгорел по собственной дурости, вернее, невнимательности. Что в данном случае почти одно и то же. А ведь он человек бывалый, опытный, умудренный жизнью, словом, аксакал! Пожар у него случился, как это не странно, аккурат перед забоем свиньи, да и связан был с этим значительным событием в жизни крещенных татар.

Дело в том, что как только осенние холода подморозят почву, а до «белых мух» остается еще довольно много времени. В деревне начинаются почти ритуальные действия по забою свиней и связанные в этим торжества. «Дни забоя свиней» делятся у нас на две части: практическую и праздничную.

В каждом хозяйстве выращивается на откорм как минимум один боров, достигающий благодаря заботам своих хозяев невероятных порой величины и веса. Когда наступает время их забивания, наступает и время забойщиков. Настоящих забойщиков в кряшенских деревнях мало: ведь им надо знать и уметь где, когда, каким образом поймать, зарезать, освежевать животное и т.д. Словом, это целая наука, и хороших специалистов по традиционному забою по-кряшенски насчитывается всего по несколько человек на каждую деревню. К таким специалистам, причем лучшим, относится, естественно, и ваш покорный слуга, Джагур дадай, поэтому с наступлением осенних холодов я неделями хожу по домам в качестве свинобойца.

Был среди нас и некий горе-свинобоец Чулак Питей. Свиней он резал всю свою жизнь, но так и не научился как следует исполнять свои обязанности.

Кроме того, скотину он забивал левой рукой, что не одобряется нашими предками.

«Стиль» Чулака Питея можно было распознать уже по визгу обреченной на муки свиньи. Этот пронзительный, сумасшедший визг бедного животного достигал даже ушей благоверных мусульман из соседнего татарского села Сарабиккулово. Надо сказать, что сарабиккуловцы, хотя и испытывают отвращение к свинье, как и все благочестивые приверженцы ислама, и даже избегали называть свинью своим именем, и вместо «дуңгыз» употребляли целый ряд весьма образных синонимов типа «чучка», «Кәкре танау» («кривое рыло»), «салыпы колак» («вислоухие»), «мыркылдык» («хрюшки»), «кәкре койрык» (кривохвостые»), «сосна» («обжоры») и многих других, тем не менее жили в дружбе и взаимопонимании со своими кряшенами единоплеменниками, более того, никогда при кряшенах не называли свинью словом «дуңгыз», так как это слово у мусульман равнозначно оскорблению, вообще стараются не упоминать это животное. Однажды сарабиккуловский охотник по имени Бүре Хатып (в данном случае «Бүре», то есть «Волк», несомненно, деревенское прозвище), возвращаясь из своей очередной экспедиции по лесным угодьям, остановился у меня, чтобы передохнуть, чайком побаловаться. Мы с ним были больше друзья. Стало быть, сидим мы с ним чинно, чаевничаем, беседы степенные ведем, и вдруг прямо в окно, возле которого мы расположились, уставилась со двора любопытная морда огромного борова, откормленного специально для зимы. Увидев «вислоухого», Бүре Хатып тактично произнес: «Какая здоровенная кряшенская овца». Он назвал свинью именно «кряшенской овцой», а не оскорбительным для татаро-мусульманского уха словом «дуңгыз». И все, после появления в окне свиного рыла, гость предпочел вежливо отказаться от дальнейшего угощения и поспешил откланяться, даже недопив чай.

Когда Чулак Питей резал свиней, сарабиккуловские мусульмане при первых же звуках свинячьего визга читали молитвы, попутно замечая: «У кряшенов «свиные дни» начинаются, Чулак Питей снова мучает своих «вислоухих» тварей. Астагафирулла, упаси Аллах, как визжат эти нечистые создания!».

«Свиные дни» проходили по старинному сценарию, оставшемуся еще от наших предков. Священнодействие начиналось рано утром, с первыми лучами солнца, именно в это время я появлялся во дворе, куда меня накануне пригласили хозяева. В помощь мне обычно давали трех-четырех мужиков и двух-трех баб. Работы хватало на всех. Для начала мы усаживались за стол и степенно пили чай. После этого все участники церемонии выходили на крыльцо. К обреченной на забой скотине мы подходили только вдвоем с хозяином, остальные люди стояли поодаль. Свинья – животное очень чувствительное, целая толпа галдящих людей может так его напугать, что поймать его потом будет чрезвычайно трудно.

Рабочая, или практическая часть церемонии заканчивается, когда туша забитого животного уже освежевана и куски мяса аккуратно развешаны в чулане. Помощники расходятся по домам до вечера. После заката солнца все участники церемонии одеваются как можно наряднее и вместе с разряженными женами приходят на вторую, торжественно-застольную часть праздника. В доме их ожидает богато накрытый стол, венцом которого, естественно, являются разнообразные кушанья из свежей свинины. Употребление еды и напитков сопровождается или прерывается старинными песнями, танцами, шутками прибаутками, разными играми. На самом почетном месте, конечно, сидит свинобоец, то есть я, и это меня так чествуют, в мою честь поют старинные протяжные кряшенские песни.

Но все это было раньше, в старину. Теперь «Свиные дни» почти не проводятся, то есть не сопровождаются такой церемонией, со своими вековыми традициями и обрядами.

И вообще, нынче при желании можно найти столько причин для праздников, что для застолий не хватит календаря. Скажем, отмечают каждый день своего рождения (в наше время многие даже не знали, в какой день появились на этот свет), а рождение ребенка и вовсе превращается в эпопею многодневного и многоразового застолья: «обмывают» вести из роддома, доставку ребенка домой, обряд имя наречения, получение свидетельства о рождении, месяц, полгода, год со дня рождения и так далее. Да еще как «обмывают»! С поистине купеческим размахом. По сравнению с этими торжествами «Свиные дни» блекнут и выглядят убого. Да и как же так не праздновать появление ребенка, если он в, большинстве случаев, остается единственным чадом в семье. Это в наше время рожали как минимум по пять-шесть, а обычно – по десять и двенадцать детей, накормить и одеть которых было, ох, как трудно, а порой почти невозможно. К совершеннолетию не многие дети могли закрывать свой срам хоть какой-либо приличной одеждой. Истину говорят, что бедняков угнетает многодетность. Теперь молодежь предпочитает не рожать, а жить, как говорится, для себя, для собственного удовольствия. Мы, старики, им вовсе не завидуем. То есть мы, конечно, завидуем по-хорошему их богатству, достатку которых не было в нашей юности, но отнюдь не завидуем их праздной бездетности, более того, порицаем их поведения. Иногда мы, старики, собираемся за чашкой чая и судачим о молодых: «Эх, нам бы в свое время их достаток! Ох, и наделали бы мы детей! Настругали бы еще пару Аналык!». Увы! Что делать? Молодых еще можно научить какому-нибудь ремеслу, скажем, правильному забою скота. Но как их научить делать детей? Этому даже родители не обучат.

Молодежь даже свинью резать не умеет. Вернее, все делает быстро, наспех, как говориться, по новой технологии. Например, опаливают свиную тушу бензиновой паяльной лампой. Дескать, удобно и быстро. Только сало после этой «удобной» процедуры почему-то пахнет поломанным трактором.

Надо ли говорит, что при таком отношении к дедовским традициям молодежь напрочь «забывает» при забое скота держать животное мордой к востоку, не допускать пролития крови на землю, сыпать соль на место первого удара ножом в тушу и придерживаться еще целого ряда традиций и обрядов, освященных предками. Бедное животное ловят когда и где попало, наспех режут в каком-нибудь углу двора и опаливают вонючей паяльной лампой.

Вот и мой сверстник едва не сгорел от этого проклятого бензинового паяльника. Когда настало время резать свинью, молодые трактористы, жившие по соседству, вызвались помочь деду. «К завтрашнему утру приготовь все необходимое, – сказали они ему. Не забудь попросить в колхозе ведро бензина для паяльной лампы, а остальное мы сами сделаем».

Дед, конечно, обрадовался помощникам, приготовил все необходимое для свиной «экзекуции» и не забыл принести ведро бензина, по обыкновению, поставив его у крыльца, где уже стояло несколько ведер с водой. Вечером хозяйка затопила печь, чтобы приготовить в казане ужин, а сама зашла «ненадолго» покалякать с соседкой. Ну, вы представляете, надеюсь, до какой степени наши бабы могут увлечься «пятиминутной» болтовней обо всем и ни о чем. А в эти время дед возился во дворе, приготавливал все необходимые принадлежности для предстоящего свино-убиения. Потом он зашел для чего-то в избу и ахнул, увидев, что несколько горящих головешек из плотно набитого чрева печи упали на пол, отчего возгорелся сухой деревянный настил, а пламя уже вплотную приблизилось к занавескам. Дед настолько растерялся, засуетился, и не глядя первое же ведро с водой выплеснул на очаг возгорания. Как назло, в ведре оказался бензин, и через мгновение опаленного, обожженного дедулю взрывной волной вышвырнуло из дома как снаряд. Оглушенный и ничего еще не понимающий старик не в силах был даже закричать, позвать на помощь. Хорошо, что соседи из окон вовремя увидели пожар и совместными оперативными действиями потушили его. После этого случая чудом оставшийся в живых старик, как я уже сказал, мой погодок, в разговоре со мной поклялся: «Баста! Отныне я свинью буду опаливать по- старинке, дедовскими способами, а не этой огненной штуковиной!».

А вот дом Василия Устимова, то бишь Василия Учтима, сгорел полностью. Случилось это ночью. Вообще, когда возгорания происходит ночью где-нибудь в чулане, клети или хлеву, пламя поначалу никто не видит, поэтому оно распространяется, набирает силу, а когда начинает вырываться наружу, затушить пожар внутри строения становится очень трудно. Вот в доме Учтима пожар возник в чулане. Ночью, когда пламя вырвалось наружу, не так-то легко было созвать спящих соседей на подмогу. А пожарники, по обыкновению, приезжают уже после того как пожар в основном потушен или локализован, и сразу начинают кричать и раздавать команды: «Не мешать! Отойдите! Расступитесь!». Словом разгоняют народ и с ужасно деловым видом заливают остатки углей величиной с голову, затапливая и так уже мокрые от сотен соседских ведер воды участки пожара.

Несмотря на все усилия, отстоять дом Учтима не удалось: уж очень бесновался пожар, к которому опасно было даже приблизиться с ведром воды, которое, впрочем, для такого пожарища все равно, что капля воды на раскаленной плите. Кроме того, народ испугался оглушительных тресков шифера, очень было похоже на разрывы бомб в годы войны. Перепуганные бабы наблюдали за пожаром на весьма почтительном отдалении. И все же мужики и молодые парни храбро сражались с огнем. Дело в том, что в нашей деревне дома расположены очень близко друг к другу, особенно на улице, где жил Учтим. Вместе с ломающемся от нестерпимой жары шифером разлетались на десятки метров вокруг огненные скопы, пылающие головешки и раскаленные угли. Все мужчины взбирались вместе с хозяевами на крыши соседних домов и надворных построек и тушили, как в войну, или сбрасывали на землю разнокалиберные «снаряды», неумолимо и яростно обстреливающие их жилища. Так, пожар удалось локализовать, не дать ему распространяться, спасти дома и постройки соседей, и, в конечном счете, всей улицы.

У бедняги Учтима полностью сгорели не только дом и надворные по­стройки, но и все нажитое имущество, которое не успели, да и не сумели бы вытащить, это, конечно, стало сильным ударом для Учтима настоящей траге­дией.

Ее старая мать Думна (Домна) проплакала уже все глаза. Их семейство, их род и так всю жизнь не отмечались достатком, но в последние годы благодаря неимоверным усилиям и просто-таки фантастическому трудолюбию Учтима в дом пришел достаток и даже почти изобилие. И все это превратилось в золу, в прах.

Да, было от чего плакать и рвать на себе волосы. В прежние времена Учтим вряд ли оправился бы от такого несчастья. Но теперь – дело другое. Сейчас и другие сельчане зажили если не в богатстве, то в относительном достатке, да и власть стала более чутко откликаться на такие людские беды.

Как бы то не было, уже на следующий день погорельцам стали помогать всей деревней. Несли им не только еду и одежду как в старину, но и деньги, порой весьма крупные суммы. Кроме того, оказали материальную помощь и некоторые организации, учреждения. Учтим со свойственным ему трудолюбием и упорством взялся за постройку дома, и вскоре на месте пепелища выросла не какая-нибудь наспех сколоченная избенка, реликт прошлого, а красивая белокаменная горница.

Это еще что, сейчас я малость передохну, горло чайком пополощу и расскажу вам и вовсе потрясающий демэк.

Случилось это, когда в наших краях стали качать нефть, и мы вдруг в одночасье, можно сказать, прославились.

Нефтяные вышки, асфальтированные дороги, диковинная техника, новые кирпичные поселки, нарождающееся племя «нефтяных королей. Да было чему дивиться...

Километрах в десяти-пятнадцати от нас, в низине, расположено старинное, чувашское село Лаех (по-русски «хорошо»). Как известно, чуваши разделены на две ветви: христианскую и языческую. Скажем, в наши сельские угодья почти упираются земли соседнего чувашского села Кузьминка, где живут христиане, похожие на нас, кряшен. А в Лаехе, где более 300 дворов, живут исключительно и безоговорочно одни лишь язычники. Как в том давнем анекдоте: а в Китае, представь себе, живут китайцы, и император у них, оказывается, китаец!

А если серьезно, то языческие чуваши придерживаются, вероятно, самых древних верований на земле. Они поклоняются различным природным явлениям и творениям: Огню, Воде, Дереву, Луне, Солнцу, Камню и так далее. Но языческое верование отнюдь не охватывает одновременно все явления и творения природы. Вовсе нет. Напротив, у языческих чувашей сохранился от их предков особый календарь, особая субординация, очередность и значение тех или иных божеств. Следуя этому календарю (вероятно, одному из древнейших в мире), языческие божества у лаехцев меняются каждый год. Скажем, один год в Лаехе поклоняются Камню, другой – Воде, третий – Дереву, четвертый – Солнцу, пятый – огню, шестой и последующий определенным животным, зверям, птицам и так далее. В течение всего года земной образ календарного «Бога» удостаивается наивысших почестей, поклонений, кроме того, его не только не трогают, но оберегают от всяческих бед и внешних воздействий. Например, в год Камня ни в коем случае нельзя разбивать, перемещать с места на место, бросать любые камни, где бы они ни находились и лежали. Лежащий посередине дороги валун весь год следовало объезжать, потому что богу было угодно и удобно положить сей камень именно на это место, значит камень и должен находиться там. Тот, безумец, кто уберет с дороги камень в год Камня, рискует навлечь на деревню гнев господний. Естественно, что в год поклонения какому-то виду дерева этот вид дерева не подвергается рубке и находится под строжайшей охраной местного населения. В год Воды дают полную свободу десяткам и сотням ручейков, ручьев, протоков, водомоин, промоин, водоемов и так далее, строго запрещая отводить воду или как-то уменьшить ее поток. Если вода прорывает плотины, люди лишь радуются, объясняя это тем, что они до сих пор держали Божественную Воду взаперти, сковывали ее естественную «плоть», и вот плотина рухнула, плоть и дух Великой Воды освобождены. Теперь освободившаяся Вода не станет мстить людям за годы своего невольного затворничества, потому что люди смиренно дожидались ее божественного прихода.

В год Огня запрещается гасить огонь в печи или еще где-либо. Дрова или другие предметы должны сгореть дотла естественным образом, сами по себе.

Случай, о котором я упомянул в начале своего демэка, произошел как раз в год Огня.

Надо сказать, что Лаех испокон веков была очень бедной, забитой и затерянной в глуши деревней. Даже когда соседние села стали понемногу обстраиваться, в Лаехе по-прежнему лепились друг к другу вросшие в землю избушки с соломенными крышами. Уже будучи взрослым, видел я в Лаехе лачуги-полуземлянки, с земляным полом и печкой без трубы, то есть жилье топили по-черному, выпуская дым через какую-нибудь отдушину. Такой примитивно-нищенской, но по-своему свободной и гордой жизнью жили Лаехцы вплоть до описываемого мной события.

Беда случилась в разгар жатвы, когда стояли жаркие дни, а дети обычно оставались дома одни. То ли по детской шалости, то ли по другой причине огонь вспыхнул, как назло, именно в том месте, откуда всю деревню продувал бодрый знойный ветерок. Пламя весело, с треском схватило один из самых окрестных домов вместе с его нехитрыми надворными постройками. Подростки и дети дружно забегали было с ведрами, полными воды, но старики, хранители древней веры, остановили их властным движением: «Не трогайте Бога, он знает, что делает. Он все знает, сам отнимает, сам и воздаст». Было запрещено звонить в райцентр и даже соседние села, разрешалось только выносить из горящих домов немудреное имущество. Таким образом, все население стояло и смотрело, как до последней хижины, до последней баньки и брёвнышка догорало их старинное, в триста дворов село. В жаркий день пожар бывает почти бездымным, тем более, как мы уже заметили, Лаех располагался в низине, соседние села просто-напросто не видели пожара. Народ со своим нехитрым скарбом остался на улице, под открытым небом. Но бог он есть! Для Лаех Лаехцев это был, конечно, Бог Огня, который, все отняв, возместил все сторицей. Словом, уже на следующий день весть о пожаре, уничтожившим целое село достигла ушей районного начальства. А власть имущие не любят, когда их подданные остаются без средств к существованию, да еще без крыши над головой. Эдак, чего доброго, и управлять некем будет. И вот застрекотали телефоны, проводились собрание за собранием, новоявленным нефтяным королям не терпелось демонстрировать свое могущество, щедро приправленное сладким соусом человеколюбия. На бюро райкома были созваны руководители всех нефтяных предприятий, колхозов, совхозов и других организаций. В итоге каждый руководитель брал на себя обязательство построить на месте спаленной деревни от одного до пяти домов, в зависимости от производственно-экономических возможностей вверенных им организаций. Дальше – больше. Почти сразу же развернулось настоящее соревнования между организациями района по спасению бедных несчастных погорельцев, незадачливых поклонников Бога Огня. Каждая организация старалась построить дом повыше, покрасивей, попросторнее. Словом, возродилось, будто Феникс из пепла, получив от своего Бога Огня триста добротных домов из сосновых бревен или бело-красных кирпичей с покрытыми шифером или жестью крышами. Конечно, Лаехцы горячо благодарили районное руководство и коллективы предприятий, оказавших им помощь, но между собой, а позднее и при людях поговаривали со знающим и довольным видом: «Вот видите, мы же говорили: Бог сам отнимет, и сам же воздаст старицей! Что и случилось. Бог отнял у нас ветхие жилища с соломенными крышами и подарил настоящие белокаменные хоромы!».

...Это я к тому, что всякий пожар в деревне может иметь свои последствия, привести к разным результатам. За примером далеко ходить не придется. Весьма курьезный случай произошел с «пожаркой» в нашем собственном селе Аналыково. Дело в том, что в деревнях вместо наспех сколоченных ферм и амбаров довоенного образца давно уже понастроили животноводческие комплексы и другие колхозно-совхозовские объекты из бетона и кирпича. На сельские дома культуры любо-дорого смотреть и снаружи, и внутри. Мастерские по ремонту сельхозтехники похожи на маленькие заводы. Заново отстроены хозяйственные объекты, школы, правления колхозов, сельсоветы, медпункты, отделения связи, магазины. Однако почти во всех деревнях остался один анахронизм – ветхие, древние постройки противопожарных служб, которых в народе называли «пожарками», «пожарными караулками», «пожарными каланчами», а в нерусских селениях иногда – просто-напросто «пожарами». Ни у сельских, ни у районных властей руки не доходили до «пожарок».

Состояние противопожарной безопасности в нашей деревне представляло собой следующую идиллически-патриархальную картину. Высокой пожарной каланчи у нас не было по той простой причине, что похожая на курятник «пожарка» прилепилась к самой верхушке горы. С этой горы вся деревня была видна как на ладони, так что надобность в дозорной башне отмирала. Из трех оконцев «пожарки» можно было наблюдать всю деревню и окрестности. К «пожарке» примыкало странного вида строение, что-то вроде сарая, под чьей защитой несли бдительную вахту две телеги, на одной из которых стояла огромная, рассохшаяся деревянная бочка, способная удерживать в своем чреве воду не более десяти-пятнадцати минут, на другой – неуклюжие качели ручного насоса. За всю свою восьмидесятилетнюю жизнь я, кажется, ни разу ни видел, чтобы какой-нибудь пожар был укрощен с помощью этого, несомненно, замечательного противопожарного дуэта. Конечно, доблестные сельские пожарники иногда в часы досуга, подолгу возились со своими техсредствами, доводили их, как говориться, до кондиции, а потом просили прохожих помочь двигать рычаги этой чудо-техники, чтобы продемонстрировать народу мощь насоса. Надо сказать, когда каждый рычаг приводился в движение с помощью пары дюжих молодцов, вода из шланга выбрасывалась на довольно приличное расстояние. Понятно, что подобное состояние боевой готовности не поддерживалось ежедневно и даже ежеквартально. Обычно средства противопожарной безопасности приводились в готовность не чаще двух раз в году. Остается только сожалеть, что пожары, как стихии неразумные и несознательные, не горели (простите за каламбур) желанием ждать по полгода появления на горизонте своего достойного противника. Напротив, пожары, будь они не ладны, не имели привычки вежливо предупреждать о своем приходе, и вторгались всегда неожиданно, дерзко...

При зимних пожарах телеги с бочкой и насосом вообще были бесполезны. Во-первых, насос намертво прикреплен к телеге и не мог быть перенесен на сани. Во-вторых, кони, тянущие за собой «спецсредства», при спуске с горы сразу же застревали в сугробах, не в силах вытянуть телеги с их утонувшими в снегах колесами. Впрочем, эти телеги с громоздкими «спецсредствами» не мог быт вытянуть, наверное, и бульдозер. В-третьих, оставшаяся с осени и, естественно, заледеневшая в насосе вода не позволяла двигать рычаги, даже если бы на подмогу пришли не четыре, а сорок четыре пехлевана.

Но и летом, как это ни странно, насос не работал. Видимо, после редких «испытаний» и «учений», а также после неудачных попыток тушить пожары в насосе оставалась вода, от которой ржавели и приходили в негодность детали мудрёного механизма. Приходилось махать рычагами бессчетное количество раз, тщетно выравнивая воду, разбирать и заново собирать детали, «снова приводить в движение «качели». За это время либо ребятня с бабами тушили пожар с помощью обыкновенных ведер с водой, либо огонь входил в раж и оставлял за собой пепелище. Зачастую насос лишь мешал процессу пожаротушения. Спросите, почему? Да все просто. Как только к месту пожара подъезжала колымага с характерными «качелями», все мужчины бросали ведра и лопаты и собирались возле насоса как на консилиум врачей, гадающих, как реанимировать больного? Советы сыпались со всех сторон. Кто-то предлагал что-то там подкрутить, другой, напротив, советовал что-то ослабить. Словом, все трудоспособное мужское население деревни до хрипоты спорило о том, как вдохнуть жизнь в издыхающего монстра противопожарной безопасности, зачастую даже не замечая, что пожар давно уже потушен силами, все той же ребятни и баб... М-м да... Вот вам доказательство того, с какой страшной силой привлекает к себе мужчин техника...

Неподалеку от «пожарки» и сарая со спецсредствами была расположена маленькая конюшня для двух отслуживших свой век кляч.

Обычно пожарниками работали люди старые. И летом, и зимой в «пожарке» собирались немало подозрительных, праздно шатающихся мужичков, лодырей или прогульщиков, решивших отдохнуть от трудов колхозных хотя бы денек-другой, или тех, кто решил пойти на поле позднее всех, а с работы – раньше всех. Все эти мужички курили свои вонючие самокрутки, болтали о том, о сем, травили свои мужицкие байки да анекдоты. Мне кажется, что так бывает во всех деревенских «пожарках». В конце концов, работа пожарником вовсе не считается в деревне почетной. Потому в некоторых деревнях подолгу не могут найти человека на должность пожарника. Но, как бы то ни было, штаб противопожарной обороны села нельзя оставлять без караула, который, завидя где-нибудь пожар, сможет по крайней мере просигналить об этом с помощью ударов в колокол. Когда на пост пожарного наблюдателя не удавалось отыскать даже самого завалящего мужичонка, сельчанам приходилось самим по очереди дежурить на этом посту. Дежурить должны были по двое. Порядок дежурства по очереди установился в «пожарке» лишь два года назад, а надо же было тому случиться, что по иронии судьбы именно в тот год и сгорела дотла наша «пожарка».

Тогда стояла осенняя, ненастная погода. Уже который день лил дождь, грязи было по колено, а то и по пояс, а народ все еще ковырялся в своих огородах, выкапывая последние борозды картофеля. В тот день в «пожарке» должны были дежурить две бабы-соседки. Целый день они горбатились на своих огородах, выкопав, наконец, всю картошку без остатка, отправились на дежурство, решив затопить там печку и подсушить намокшую за день одежду. На смену они взяли лишь домашние халатики и шерстяные носки: не сидеть же им голыми в «пожарке», пока сохнет мокрое белье!

Печку они затопили жарко, всюду развесили свою мокрую одежду, пе­реодевались во все сухое, вскипятили чай и принялись за свои бабские раз­говоры. От тепла и чая их разморило, усталость брала свое, и вскоре наши «пожарники» спали крепким здоровым сном. Печь в «пожарке» была с трещинами, из которых чересчур сильное пламя с искорками перекинулось на уже пересохшую одежду. Так начался пожар в «пожарке». Сами «дежурницы» спали в другом конце избушки, за перегородкой и поначалу не ощущали нестерпимого жара. К тому же огонь пожирал развешанные за печкой одежды и, соответственно, примыкавший к ним угол избы, сколоченной из легких бревнышек. Покончив с этим углом «пожарки», огонь перекинулся на сарай, где стояли телеги с бочкой и насосом. И только тогда в селе заметили огонь на Церковной Горе. Пока люди добирались до горы и лезли наверх, сарай уже обвалился, бочка и насос сгорели, а пламя подступало к конюшне. А заступившие на «дежурство» бабы продолжали сладко спать, не подозревая о том, что пламя уже начало жадно лизать перегородки, разделявшую их отара. Многоэтажно матерясь, мужики выбили окно какой-то жердиной, и в миг проснувшиеся красавицы с визгом выскочили из объятого пламенем закутка. Тут же вслед за ними рухнули остатки домика.

Конюшню удалось отстоять. Случилось это часов в пять утра.

Горе-пожарницы не на шутку перепугались. Мало того, что они опозорились перед всем честным народом, так они еще нанесли немалый ущерб колхозному имуществу. Вот беда-то! Да еще бригадир масла в огонь подлил: дескать, «я за вас отвечать не намерен, идите к председателю и сами за себя отдувайтесь». А наш председатель, впрочем, как и другие, в пять утра как штык приходит в правление. В общем, виновницы пожара направились в правление, что называется, прямиком с места события, а поскольку вся их одежда благополучно сгорела, они шлепали по грязи в домашних халатиках да носках. Это было зрелище! Увидев ввалившихся в правление перепачканных баб, одетых, мягко говоря, не по погоде, и не будучи еще в курсе событий, председатель остолбенел. Перепуганные женщины поначалу ничего не могли толком объяснить, и только что-то виновато и невнятно бубнили.

– В чем дело? Зачем пришли? – обрел наконец, дар речи председатель.

– «Пожар»... «Пожар» загорелся»... «Пожар» сгорел – сбивчиво загалдели бабы.

– Что за чушь вы несете? Как это пожар может сгореть? Пожар – это и есть огонь, – недоумевал председатель.

Вглядевшись в их перепуганные лица, он стал догадываться. В чем дело.

– Пожар в деревне? Где? Когда?

– Да-да, - отчаянно закивали головой поджигательницы и пожарницы в одном и том же лице. – Сгорел... Пожар... Все сгорело...

– Неужели на ферме? – вскочил с места председатель.

– Нет, нет... не ферма... «Пожар» сгорел, весь, «пожар»...

– Какой-такой пожар сгорел, дуры? – взвился председатель, нутром, чуя что–то недоброе, – говорите яснее!

– «Пожар»... Ну, это... «Пожарка» сгорела. Совсем сгорела. И караулка, и сарай с бочкой и насосом. Только конюшню спасли... – тряслись от страха и холода соседки.

И тут, поняв, наконец, в чем дело, председатель облегченно вздохнув и громко рассмеялся.

– Ну и прекрасно! – воскликнул он. – А то деревню отстроили на зависть всем, а до этой чертовой «пожарки» руки не доходили. Теперь на место сгоревшей рухляди построим современный пожарный участок с гаражом для машины. Хорошо, что вы спалили этот «курятник» к ядрене-фене. Теперь мы на законном основании можем возвести современный объект и просить на это средства и материалы. Вы только ускорили дело, бабоньки, и за это спасибо вам.

Очень скоро бабоньки успокоились, более того, гордо зашлепали домой, высоко поднятой грудью и ощущением честно исполненного долга...

А председатель, действительно, не стал откладывать дело в долгий ящик, и вскоре на Церковной Горе появился по-современному оборудованный противопожарный комплекс с ярко-красной новенькой машиной в просторном кирпичном гараже. Забыты были неуклюжие «качели» ветхозаветного насоса, и сельчане с благодарным трепетом наблюдатели, как тугая струя воды из пожарной машины пересекает всю деревню от конца до края. Одно лишь осталось неизменным – отсутствие подходящих людей на караульный пост в новой «пожарке». В конце концов, уговорили на этот пост двоих стариков чуть помладше меня. Недавно я наведывался к ним. Помещение у них просторное, светлое, теплое. Услышав от меня слова одобрения, старики ответили:

– Ты прав, брат Джагур, все здесь хорошо да приятно, и только одно беспокоит – уже целый год в селе не случилось ни одного пожара. Пока еще живы, хотелось бы испытать технику в деле...

Вроде сетуют, старые зубоскалы, а сами улыбаются: шутка, дескать. А что им еще делать, как не лясы точить. Целый год валяются здесь, бездельничают, чаевничают за языком без умолку треплют. И дома тепло, и в «пожарке» неплохо. Опять-таки, какое-никакое жалованье к пенсии идет. Хураша-а!..

Григорий Родионов

Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа


Оставляйте реакции

1

0

0

0

0

К сожалению, реакцию можно поставить не более одного раза :(
Мы работаем над улучшением нашего сервиса

Нет комментариев