К ИСТОРИИ ОБРАЗОВАНИЯ НАГАЙБАЦКОЙ КРЕПОСТИ, Тептеев А.Г., Общественное движение «Нагайбаки»

В первой четверти XVIII в. Российское государство, закончив в основном с «делами» на северо-западе, связанными с войной со Швецией за выход к Балтийскому морю, и на юге за влияние на Кавказ в противоборстве с Ираном и Турцией, обратило свой взор на юго-восток. Усилившийся в этот период в соседних казахских ханствах военно-политический кризис, связанный с усилением Джун-гарского ханства, оккупировавшего территорию Старшего жуза и угрожавшего Среднему и Младшему жузам, заставил хана Младшего жуза Абулхаира обратиться к русскому царю с просьбой о принятии его державы в русское подданство. В 1734 г. в Петербург прибыло посольство от Абулхаира, которое доставило прошение о постройке города на «бухарской стороне» р. Яик. В правительстве эту идею активно поддержал обер-секретарь Сената И.К. Кирилов, представивший проект, в котором была «поставлена, прежде всего, задача присоединения и удержания Казахстана и Средней Азии. Относительно Башкирии Кирилов утверждал, что необходимо решительно укрепить там позиции правительства, сделать невозможными башкирские восстания и организовать широкое использование природных богатств края» [1, с.25].

1 мая 1734 г. проект был одобрен правительством. Главным исполнителем назначили автора проекта И.К. Кирилова. В короткие сроки Оренбургская экспедиция была укомплектована различными специалистами и в середине июня 1734 г. выступила в Уфу, где ей надлежало до весны 1735 г. провести основные подготовительные работы для похода к р. Орь и основания там г. Оренбург. Подготовительная деятельность Экспедиции и наличие при ней воинского Тептеев А.Г. К истории образования Нагайбацкой крепости  контингента не остались не замеченными местным башкирским населением. Как ни скрывали на первых порах организаторы Экспедиции своих намерений относительно строительства на башкирских вотчинах города и крепостей, уже в декабре 1734 г. представителями Ногайской дороги был организован Совет, который принял решение о совместных действиях башкирского населения всех четырех дорог по противодействию начинаниям И.К. Кирилова. В мае этого же года состоялся совет представителей всех четырех дорог, на котором было принято решение о совместном вооруженном выступлении против Экспедиции, а также против тех «башкирцев» и других нерусских народов края, которые поддержали проект правительства либо придерживались тактики нейтралитета. На первоначальном этапе, в конце июня – начале июля 1735 г., основные вооруженные столкновения происходили в районе Уфы, куда были стянуты вооруженные отряды повстанцев Ногайской, Казанской и Осинской дорог. Со второй половины лета и в начале осени основной ареной столкновений восставших с правительственными войсками на Казанской дороге стали район Мензелинска и окрестности крепостей «Закамской черты», где были сосредоточены основные силы восставших. Восставшие вели сражения не только с гарнизонами этих крепостей, они разоряли деревни, жители которых отказались присоединиться к восстанию. В «Представлении в Сенат о мерах к скорейшему прекращению башкирского бунта (Из Оренбурха августа 16 дня, 1735 года)» Кирилов писал: «Воры-башкирцы», которые совершили нападение на вологодские роты, те же воры в Уфимском уезде чинят грабежи и разорения многим деревням, кои к их воровству не приставали, а паче служилым мещерякам, которые при экспедиции в самой верности служат, также и новокрещеным, живущим недалеко от Мензелинска» [5, с.81].

В связи с разрастанием восстания по всей территории Уфимской провинции по Указу императрицы Анны Иоанновны от 13 августа 1735 г. «для прекращения башкирских замешаний главным командиром» [5, с.64] был назначен генерал-лейтенант А.И. Румянцев. Один из пунктов полученной им инструкции предписывал скорейшее налаживание связи с начальником Экспедиции И.К. Кириловым: «…по прибытии своем тотчас стараться коммуникацию получить с статским советником Иваном Кириловым» [5, с.70]. Учитывая серьезность ситуации в Башкирии уже следующим указом, от 27 августа 1735 г., императрица потребовала от генерала Румянцева «нарочную почту учредить из Москвы до Мензелинска и далее» [5, с.95].

Прибывший 19 сентября в Мензелинск генерал-лейтенант А.И. Румянцев, являвшийся сторонником относительно умеренных методов по «усмирению башкирцев», приступил к обязанностям «главного командира» по восстановлению мира и спокойствия в крае. Однако начальник Оренбургской экспедиции Кирилов, ставший подчиненным Румянцева, был сторонником не только жестких мер подавления восстания, но и даже жестоких. «В декабре 1735 года Румянцев и Кирилов выработали … рассуждения», – как отмечает автор «Истории России с древнейших времен» С.М. Соловьев, которые «Кирилов написал, а Румянцев подписал» [13, с.1536], о методах борьбы с повстанцами и проведении необходимых мероприятий, направленных «к недопущению повторных выступлений», и о дальнейшей реализации планов Экспедиции. «Рассуждения» – мероприятия, направленные на прекращение «Башкирского замешания», разработанные Кириловым и утвержденные генералом Румянцевым, по требованию Анны Иоанновны И.К. Кирилов лично доставил в столицу. Автор «рассуждений», наверняка, не просто передал документ и стал ждать результатов рассмотрения, но и принимал участие в выработке решения правительства по продолжению работ Оренбургской экспедиции и принятию мер по подавлению «Башкирского бунта». Необходимо отметить, что свои «ведомости» о положении дел в охваченной восстанием Башкирии в столицу направляли командовавший строительством Новой Закамской линии статский советник Ф.В. Наумов, Казанский губернатор граф П.И. Мусин-Пушкин, начальник казанских и сибирских заводов В.Н. Татищев «и от прочих: что башкирцы и татары села и деревни жгут и разоряют, и жителей побивают до смерти» [5, с.79]. Таким образом, направляемые в столицу начиная со второй половины 1734 г. и в течение 1735 г. Кириловым и другими лицами донесения, а также доставленные Кириловым лично в конце года «рассуждения» подвели, в итоге, к созданию правительством знаменитого указа от 11 февраля 1736 г. «В указе уделено большое внимание подавлению восстания и наказанию его участников, но главное его значение заключалось в том, чтобы не допустить восстаний в Башкирии в будущем, ликвидировать условия, позволявшие башкирам сопротивляться. Для достижения этой цели предусматривалась целая серия мероприятий военного, политического и экономического характера» [1, с.67]. Изданный в столь драматичный для «башкирцев» период – указ от 11 февраля 1736 г. для «ясачных Уфимских новокрещен» стал отправным пунктом кардинальных изменений всей их жизни, началом пути к этническому самоопределению и идентичности, от церковноканцелярского обозначения – «уфимские новокрещены» до этнонима «нагайбак». Новокрещены в Уфимском уезде появились, вероятнее всего, практически с самого его возникновения, но это были единичные лица, которые выполняли обязанности толмачей, переводчиков, входили в разряд служилого населения. В.А. Новиков в «Сборнике материалов для истории Уфимского дворянства», ссылаясь на разрядные книги и царские грамоты, приводя перечень лиц начиная с 1615 г., стоявших «в главе управления Уфою и Уфимским уездом», перечисляет и количественный состав служилых людей, в числе которых в 1625 г. – «новокрещенов 2 ч.» [10, с.15]. Такое же количество новокрещен было отмечено в 1626, 1627 и 1628 гг. С 1629 г. по 1633 г. «новокрещенов и толмачей и переводчиков 11 ч.» [10, с.16]. На остальной же территории «в Уфимском уезде новокрещенов 25 ч.» [10, с.17]. В 1624 г. «родоначальник дворян Вавиловых новокрещен Вавила Федоров» на основании указа царя Михаила Федоровича «пожалован был поместною землею 30 четвертей в поле…» [10, с.28]. «В 1652 году уфимскому новокрещеному Ивану Ивановичу Кадомцеву поместье 150 четей» [10, с.29] было дано в Уфимском уезде. Но такие «пожалования» были в отношении «единичных лиц», только тех, кто входил в состав «служилых людей». В отношении же «рядовых» новокрещен действовал обычный порядок тех времен – выплата ясака «лисицами и куницами». Ясачное население края, кроме взноса ясака, «отправляло» и другие повинности, установленные правительством, и дополнительные, которые, по своему усмотрению и зачастую незаконно, устанавливали местные власти. Из грамоты царя Петра Алексеевича уфимскому воеводе И.К. Пушкину (1699–1700 гг.): «Уфимского уезду Нагайской да Сибирской дорог разных деревень новокрещены и горные татары и черемисы и чуваша из стари де они платют на Уфе в нашу, великого государя казну бобыльский ясак на год по две куницы»; кроме того, «также и ямские и полонные и подымные деньги, и всякие наши великого государя подати», да еще и различные «великого государя службы», но и «также на Уфе на воевод сено возят и лошадей их в деревнях своих кормят» [10, с.208–209]. Находясь в Уфе, И.К. Кирилов «посылал в Кабинет любопытные известия о стране», «подробные известия о состоянии Башкирцев», отмечал, что «для своего вольного житья» в Башкирию «набрело жить великое множество горных Татар, Черемис, Чуваш, Вотяков, так что теперь этих пришельцев вдвое больше, чем Башкирцев. Из них в давние времена некоторые крещены» [13, с.1530].

На основании указанных документов можно сделать вывод, что новокрещены в Уфимском крае появились еще в ранний период образования уезда, о чем говорят употреблявшиеся в документах слова: «из стари», «в давние времена», «издревля». В письменных источниках новокрещены в Уфе и провинции упоминаются ранее казаков. В 1647 г., на основании указа царя Алексея Михайловича, «писали на Уфе на посаде и во всем Уфимском уезде дворы, во дворех людей по имяном с отцы и с прозвищи». В «выписи» записывали все категории населения Уфы и уезда, в том числе: «приемышей, захребетников, наймитов, гулящих людей и дворников посадских, дворян, боярских детей, государевых деловых людей, крещеных и иноверцев, крестьянских и бобыльских. О казачьих домах в выписи не упоминается» [8, с.88–89].

В документах новокрещены, как правило, перечисляются единым перечнем в составе народов Поволжья и Прикамья: «разных деревень новокрещены и горные татары и черемисы и чуваша»; «набрело жить великое множество горных Татар, Черемис, Чуваш, Вотяков». Таким образом, на основании перечисленных документов в отношении новокрещен Уфимского уезда возможен вывод, что новокрещены являлись представителями всех народов Волго-Уральского региона. Входили они в разряды и «служилых людей», и ясачных, и тептярей с бобылями. Новокрещены Уфимского уезда из числа «служилых», будучи «толмачами и переводчиками», как правило, проживали в Уфе, Мензелинске, Бирске, Заинске и Осе. «Ясачные новокрещены» проживали в деревнях всех четырех дорог Уфимского уезда; во времена царя Петра Алексеевича – «Нагайской да Сибирской дорог», во времена Кирилова – на «Казанской, Осинской и Сибирской дорогах». Несмотря на то, что ареал проживания именно «ясачных новокрещен» включал в себя все четыре дороги Уфимского уезда, по данным И.К. Кирилова, все же их было немного: «Новокрещеные ясачные, число их малое – дворов с 300, равного состояния с тептярями и бобылями, и хотя презираемы в наставлении истинного благочестия, однако весьма в службе верны и за то разорены теперь ворами» [13, с.1536]. В «Представлении в Сенат… из Оренбурха августа 16 дня 1735 года», Кирилов писал, что грабежам и разорению подверглись многие деревни, но в большей мере пострадали деревни служилых Тептеев А.Г. К истории образования Нагайбацкой крепости мещеряков, «которые при экспедиции в самой верности служат, также и новокрещеным, живущим недалеко от Мензелинску» [5, с.81]. Через 10 лет, в «1746 г. не позднее марта 9», в представлении императрице Елизавете Петровне переводчик Уфимской провинциальной канцелярии Кильмухамбет Ураков, возвращаясь к событиям середины 1730-х гг., сообщал: «А издревля имелись Уфимского уезду новокрещены около тысячи полторы душ, жительство имели во оном уезде на Казанской, Осинской и Сибирской дорогах в разных деревнях з башкирцами и с татарами» [7, с.558].

Еще со времен первого русского царя из династии Романовых, Михаила Федоровича, в русском войске «конницу составляли Дворяне, Боярские дети, Новокрещены, Мурзы и Татарские Князья, Казаки, Рейтары, Драгуны и Даточные люди» [2, с.3]. Инородческие формирования в составе русских войск были приписаны в структуру казачьих подразделений: «При казачьих войсках служили новокрещены, Мурзы татарские, Мордва, Черемисы, Колмыки, и горские Черкасы» [14, с.85], были эти формирования расписаны посотенно и имели свои знамена, так: «Сотенные знамена новокрещенов строились по образцу казачьих; знамена магометан и калмыков строились по тому же образцу, но крестов на них не нашивали» [14, с.91]. В связи с этим не случайно, что при сложившихся к началу вооруженного восстания обстоятельствах к контингенту регулярных сил в борьбе с повстанцами были привлечены не только «верные башкирцы» и служилые мещеряки, но и «новокрещены», которые были «весьма в службе верны».

Учитывая, что проживавшие в Уфимской провинции новокрещены являлись важной опорой властей практически с самого основания Уфимского уезда, И.К. Кирилов предложил Сенату определить «новокрещеных в казацкую службу» [5, с.190]. Одним из главных условий недопущения повторения восстаний на территории Башкирии И.К. Кирилов считал создание сети «городов-крепостей» [3, с.111], и указ императрицы Анны Иоанновны от «11 февраля 1736 года санкционировал строительство десятков новых крепостей» [3, с.113]. В своей монографии «Города-крепости юго-востока России в XVIII веке. История становления городов на территории Башкирии» Р.Г. Буканова на основании анализа документов Российского государственного архива древних актов (РГАДА) пришла к выводу, что строительство Нагайбацкой крепости начали солдаты ландмилицкого пехотного полка, именовалась крепость первоначально Ицкой, ввиду расположения «на реке Ику, по течению ея с правой стороны, на ровном и со всякими угодьями привольном месте» [3, с.205].

Поле смерти И.К. Кирилова, в середине мая 1737 г., начальником Оренбургской комиссии был назначен В.Н. Татищев, который 14 июля 1737 г. созвал в Мензелинске «генеральный совет». В Совете «участвовали Соймонов, Тевкелев, уфимский воевода Шемякин, полковник Бардекевич и остальные штаб-офицеры, служившие в комиссии» [3, с.139]. При рассмотрении на Совете вопросов, касающихся подавления восстания, впервые появляется название «Нагайбацкая крепость».

Р.Г. Буканова, отмечая эти события, пишет: «В связи с рассмотрением вопроса о крещеных служилых татарах, определенных в казачью службу по указу от 11 февраля 1736 года и поселенных … по Мензелинску и по построившимся новым городкам в вершинах Ицких и между Уфы и Мензелинска» [3, с.141–142]. Однако в указе от 11 февраля 1736 г., в пункте 12-м, записано «… и служить им по Мензелинску и по строящимся новым городкам в вершинах Ицких и между Уфы и Мензелинска» [5, с.193]. Согласитесь, что это очень разные понятия. И далее, к сожалению, автор, употребив наименование «крещеные служилые татары», не указала, имелся ли данный конкретный термин в архивных источниках, которыми она воспользовалась. Но, судя по тому, что термин не взят в кавычки, это может означать, что наименование «крещеные служилые татары» не из архивных документов. В опубликованных официальных документах того времени в отношении проживавших в Уфимской провинции принявших православие народов края употребляются термины: «уфимские новокрещены», «новокрещены», «старокрещены» и «крещеные», с добавлением: из татар, черемис, чуваш и башкирцев и вплоть до «русские новокрещены». Естественно, Р.Г. Буканова основную задачу своего научного труда видела «в том, чтобы исследовать процесс становления городов на территории Башкирии на протяжении одного столетия» [3, с.4] и не ставила основной целью исследование конкретного «города-крепости», в том числе и Нагайбацкой крепости и ее насельников. Однако данный случай подтверждает, что в изучении истории нагайбаков все-таки в большей мере необходимо опираться не только и не столько на этнографические материалы но, в большей мере, на архивные источники, которые необходимо подкреплять этнографическими материалами.

Автор «Материалов для истории инженерного искусства в России» Ф.Ф. Ласковский в своем труде, основываясь на материалах «Топографии Оренбургской» П.И. Рычкова, пишет о Нагайбацкой крепости: «Оборонительная ограда, окружавшая обывательские строения, состояла из заплота, к одной стороне которого пристроен был рубленный городок или замок, где помещались: воеводский дом, канцелярия, цейгхауз и провиантские магазины» [7, с.124]. В своем объемном труде, состоящем из пяти частей, Ф.Ф. Ласковский описывает крепостные сооружения Российского государства с XIII– XIV вв. по XVIII в., в том числе и крепости, построенные на юговостоке и по всей восточной части России. Здесь отмечается, что в тех крепостях, где предусматривалось нахождение постоянного гарнизона, имелись и помещения для проживания личного состава. По описанию же Нагайбацкой крепости, в ее «замке» нет помещений для личного состава гарнизона из числа рядовых. Вероятно, в Нагайбацкой крепости первоначально не предполагалось нахождение постоянного гарнизона регулярных войск, но если и предполагалось, то небольшого по численности, размещавшегося, вероятно, в «обывательских строениях». Упомянутому Р.Г. Букановой ландмилицкому пехотному полку в составе «900 солдат», кроме возведения «Ицкого» городка, предстояло построить «в двух местах – медные заводы с городками, также сделать линию около Мензелинска» [3, с.139]. Вероятно, под указанием «сделать линию около Мензелинска» имелось в виду возвести земляные укрепления, которые предусматривались при строительстве Новой Закамской линии, берущей начало от крепости Алексеевской, расположенной восточнее Самары, и до Мензелинска и реки Ик.

Начатое в 1731 г. строительство практически закончилось в 1735 г. Кичуевским фельдшанцем. Продолжение последнего участка между фельдшанцем и Мензелинском оставалось в общих планах, так как с началом работы Комиссии И.К. Кирилова по возведению Оренбургской линии утрачивалось оборонительное значение Новой Закамской линии. Но в условиях начавшегося восстания для обороны Мензелинска и были предприняты действия к строительству «линии около Мензелинска». Учитывая то, что солдатам ландмилицкого полка предстояло в кратчайшие сроки построить «Ицкий городок», два «медных завода с городками» и «сделать линию» в условиях постоянных столкновений с восставшими, в первую очередь все силы, естественно, были брошены на строительство крепости, которая и должна была в случае необходимости защищать «заводы с городками». Ну, а собрать вместе новокрещен «разоренных дворов с 300», число которых «около тысячи полторы душ» и которые «весьма в службе верны», вероятно, не составило большого труда. В указанном «Представлении переводчика Уфимской провинциальной канцелярии Кильмухамбетя Уракова императрице Елизавете Петровне об истории башкирского народа, управлении, экономике, социальных отношениях башкирского и другого нерусского населения Уфимского уезда и о мерах по улучшению управления краем» о данном факте говорится просто и буднично: «А в прошлом, 1736-м году бывший статский советник Кирилов … построил на Ику реке городок, называемый Ногайбацкой крепостью … в котором их собрал з женами и з детьми, и определен над ними из русских атаман, есаул и писарь» [7, с.558].

В «Истории Оренбургской» П.И. Рычкова, изданной в 1759 г., была опубликована составленная 27 октября 1736 г. «Роспись от Оренбурга до Самары, что на Волге, по первой Московской дороге и в Уфимской провинции, также с стороны Сибирской от статского советника Кирилова назначено городков» [11, с.64–65], в которой перечисленоа 21 крепость на территории, подвластной Оренбургской комиссии. Однако в этом списке отсутствует Ицкая крепость. Р.Г. Буканова в своей монографии пишет, что сопоставление обнаруженных ею архивных источников и «анализ данных, содержащихся в таблице» Кирилова, «позволяют рассматривать эту таблицу как список крепостей, предполагаемых построить к осени 1736 года» [3, с.128]. Отсутствие в списке «Ицко-Нагайбацкой» крепости означает, что к осени крепость не только была построена, но и заселена казачьим населением из числа новокрещен Уфимского уезда, проживавших в округе Мензелинска. И в «Топографии Оренбургской» П.И. Рычков пишет: «Оная крепость построена в 1736 году» [12, с.205]. И еще, очень любопытные документы из фондов РГАДА приводит Р.Г. Буканова: «Так, в 1736 г. атаман Роман Шергин, командовавший крещеными служилыми татарами (и в данном случае отсутствуют кавычки), доносил, что «около Нагайбацкой крепости 25 деревень воровских, из которых большая часть жителей казнены и в ссылку сосланы, а жита насеянные остались втуне», и просил «оные им отдать». Но поскольку ожидалось прибытие для добычи руд и строительства заводов нескольких тысяч человек, было решено хлеб собрать в житницу с помощью новокрещен и дать им сжатого хлеба за работу «третью часть снопами» [3, с.39]. И, как нам уже известно, Кирилов свой отчет в Кабинет отправил 27 октября 1736 г. Учитывая же географическое положение Северо-Западной Башкирии, работы по уборке зерновых по природно-климатическим условиям должны быть завершены, как минимум, за месяц до указанной даты, т.е. до конца сентября. Принимая во внимание, что ожидалось прибытие «нескольких тысяч человек» и при этом «новоприборным» казакам за работу отдавалась третья часть урожая, можно говорить о том, что и казаков «з женами и з детьми» действительно набиралось «около тысячи полторы душ».

Согласно архивным источникам РГАДА, к началу лета 1737 г. на строительстве Ицкого (Нагайбацкого) городка под командованием коменданта крепости секунд-майора Новикова находились: «1 священник, 1 вахмистр, 1 есаул, 2 писаря, 6 оренбургских казаков, 509 крещеных казаков, 264 «новозаписных» башкир и татар», гарнизон нерегулярных сил крепости составлял 783 человека, а вместе с комендантом и священником – «785 человек». Однако в приведенном Р.Г. Букановой архивном документе смущает факт наличия «6 оренбургских казаков» по причине того, что в то время еще не было Оренбургского казачьего войска. В основанной 31 августа 1735 г. при слиянии рек Орь и Яик Оренбургской, впоследствии Орской крепости, согласно «Росписи…» И.К. Кирилова от 27 октября 1736 г., в Оренбурге (Орске) числилось «Казаков Уфимских 150». Эти казаки выступили в поход к устью реки Орь вместе с И.К. Кириловым из Уфы, так как проживали и службу несли в Уфе и являлись уфимскими казаками. Кроме уфимских, было еще «Казаков Уральских и Самарских – 3» [11, с.64–65]. Остается только предполагать, что какая-то часть из них была возвращена в Уфу и из их числа 6 казаков командировали в Нагайбацкую крепость. Возможно, за участие в основании Оренбурга эти казаки и были названы оренбургскими, что, конечно, не вполне убедительно.

Еще до формирования казаков Нагайбацкой крепости им было вменено в служебные обязанности: «служить им по Мензелинску и по строящимся новым городкам в вершинах Ицких и между Уфы и Мензелинска». Нести службу по охране предполагаемых к строительству купцами Иноземцевыми «в двух местах медных заводов с городками» и «чинить разъезды» на значительных, и по нынешнем временам, расстояниях. «Нагайбацкая крепость расстоянием от Уфы 208, а от Мензелинска 64 версты» [12, с.204–205], и на новоприборных из новокрещен казаков была возложена обязанность по обеспечению спокойствия и безопасного проезда между Уфой и Мензелинском на расстояниях общей протяженностью 272 версты. Кроме того, как пишет Р.Г. Буканова, по требованию В.Н. Татищева на казаков Нагайбацкой крепости была возложена обязанность «охранения участка между Новой Закамской линией и Шешминской крепостью. Они должны были чинить разъезд до Мензелинска, и далее – по определению полковника Мартакова, бывшего главным командиром в Мензелинской крепости» [3, с.141]. Кроме того, предусматривались охрана и сопровождение «нарочной почты», учрежденной генералом Румянцевым по указанию императрицы. Указ от 27 августа 1735 г.: гласил: «нарочную почту учредить из Москвы до Мензелинска и далее».

В связи с тем, что на основании указа от 11 февраля 1736 г. было предписано верстать в казаки уфимских новокрещен, вероятно, всех живущих недалеко от Мензелинска, и возложить на них обязанности по поддержанию государственного порядка и спокойствия на значительной территории Северо-Западной части Башкирии. Нагайбацкая станица стала самой многочисленной казачьей общиной Оренбургского казачьего войска, как по личному составу, так и по населенным пунктам, приписанным к ней. И таковой станица Нагайбацкая оставалась в течение первых нескольких десятилетий существования Оренбургского казачьего войска.

В «Росписи» от 21 октября 1736 г., составленной И.К. Кириловым, в числе 21 «назначенного городка» больше всего «казаков надлежало быть» в Оренбурге – 500 человек, в остальных указано гораздо меньше. Но на самом деле в строящиеся крепости удалось собрать казаков в несколько раз меньше предполагаемого количества. Нагайбацкая крепость же свою историю начинает с 509 крещеных казаков, 264 башкир и татар «новозаписанных» в казачье сословие и 10 чиновников «начальствующего состава» – вахмистра, есаула, 2 писарей и 6 «оренбургских» казаков – всего 783 человека. В следующем «росписном списке», составленном в 1742 г. при передаче дел Башкирской комиссии Оренбургской экспедиции от генерал-майора Ф.И. Саймонова статскому советнику И.И. Неплюеву, приводятся сведения о Нагайбацкой крепости, где всех казаков числится 1136 человек. К концу 1750-х гг., по данным П.И. Рычкова, в Нагайбацкой крепости и приписанным к ней деревням «служилых казаков числится 1359 человек» [12, с.207]. По данным 5-й ревизии (1794 г.), нагайбацких казаков числилось 1778 душ [4, л.24]. Кроме того, Нагайбацкая станица являТептеев А.Г. К истории образования Нагайбацкой крепости лась самой крупной по приписанным к ней населенным пунктам. В Нагайбацкую станицу входили, кроме самой Нагайбацкой крепости, одно село и 12 деревень. И еще, возможно в этом и главная ее уникальность, – Нагайбацкая крепость в период своего основания и становления как военно-административной единицы Оренбургского казачьего войска являлась самой «интернациональной» не только во всем ОКВ, но и, не исключено, во всех казачьих войсках Российской империи. На изначальный многонациональный состав казаков Нагайбацкой крепости, послуживших основой нагайбаков, еще в начале ХХ в. обратили внимание войсковые историки Оренбургского казачьего войска; они сообщали: «В состав нагайбаков входили: башкиры, татары, калмыки, авганцы, арабы, аравитяне, армяне, бадахшанцы, бухарцы, каракалпаки, кубанцы, ногайцы, персиане, талышцы, турки, узбеки, хивинцы и др. иноземцы» [9, с.51]. Но об этом, надеюсь, речь пойдет в следующих публикациях.

Источники и литература

1. Акманов И.Г. Башкирское восстание 1735–1736 гг. – Уфа: БашГУ, 1977. – 84 с.

2. Беляев И.О. О русском войске в царствование Михаила Федоровича и после его, до преобразований, сделанных Петром Великим. – М.: Университетская тип., 1846. – 120 с.

3. Буканова Р.Г. Города-крепости юго-востока России в XVIII веке. История становления городов на территории Башкирии. – Уфа: Китап, 1997. – 256 с.

4. ГАОО. Ф.6. Оп.6. Д.472.

5. Добросмыслов А.И. Материалы по истории России. Т.II. – Оренбург: Изд. Оренб. губ. стат. комитета, 1900. – 279 с.

6. Ласковский Ф. Материалы для истории инженерного искусства в России. Часть III. – СПб.: Импер. Академия наук, 1865. – 1022 с.

7. Материалы по истории Башкирской АССР. Т.3. – М.-Л.: Изд-во Академия наук СССР, 1949. – 691 с.

8. Материалы по историко-статистическому описанию Оренбургского казачьего войска. Вып. 1. – Оренбург: Тургайская областная типо-литография, 1903. – 159 с.

9. Материалы по историко-статистическому описанию Оренбургского казачьего войска. Вып. 7. – Оренбург: Тип. О. Яковлева, 1915. – 472 с.

10. Новиков В.А. Сборник для истории Уфимского дворянства. – Уфа: Печатня Н. Блохина, 1879. – 309 с.

11. Рычков П.И. История Оренбургская по учреждению Оренбургской губернии. – Уфа: Уфимский НЦ РАН, 2002. – 196 с.

12. Рычков П.И. Топография Оренбургская, то есть обстоятельное описание Оренбургской губернии. Часть вторая. – СПб.: Изд-во Акад. наук, 1762. – 240 с.

13. Соловьев С.М. Истории России с древнейших времен. Книга четвертая. Т.XVI – XX. – СПб.: Товарищество Общественная польза, 1851– 1879. – 840 c.

14. Яковлев Лукиан. Древности Российского государства, дополнение к III отделению, Русские старинные знамена. – М.: Синодальная тип., 1865. – 385 c.

Источник: Тептеев А.Г. К истории образования Нагайбакской крепости / А.Г.Тептеев // Кряшенское историческое обозрение: сб. ст.: вып.1. - Казань, 2016. - С. 166-178.